Вывод советских войск из республики Афганистан
с направления Шинданд-Кушка в 1988-1989 годах

    Почему то в печати совершенно не освещено, как выходил из Афганистана 371-й гвардейский мотострелковый полк. В одних источниках упоминается, что он вышел из РА в 1986 году, в других описывается выход 15.02.1988 года лишь 650-го разведывательного батальона 5-й мотострелковой дивизии и десантно-штурмовой маневренной группы Тахта-Базарского пограничного отряда, но нигде практически не упоминается ни 2-й батальон я решил написать эту статью. Как же проходил вывод советских войск из западной части Афганистана и как покидали страну подразделения и части 40-й армии вдоль трассы Кушка — Кандагар в 1988–1989 годах?

    Подготовка к этому знаменательному событию началась ещё за год до этого, с Заявления советского руководства о выводе Ограниченного контингента советских войск из Республики Афганистан. Все войска с нетерпением ждали вывода, так как методы ведущейся Советским Союзом в Афганистане войны претили участвующим в них войскам: во-первых, их количество было совершенно недостаточным для эффективного проведения операций, а во-вторых, все мы видели, что происходящее здесь никому не интересно — ни правительству Афганистана, ни нашим руководителям. Советское руководство интересовала только политическая сторона — пребывание Советской армии в сердце Азии, а афганское — личное благополучие. Нежелание афганской армии воевать за свою революцию, коррупция на всех уровнях власти в республике наложили отпечаток и на психологию наших офицеров, прапорщиков, сержантов и солдат. Ведь ОКСВА воевал против оппозиции не вместе с народной армией, а зачастую вместо нее и против нее. Афганские войска при малейшем огневом противодействии просто ложились на землю и отказывались идти вперед, а советские подразделения начинали выполнять поставленные тем задачи. Дезертирство в Народной армии Республики Афганистан было настолько распространенным явлением, что зачастую в отряды оппозиции военнослужащие уходили целыми подразделениями и частями.

    В августе прошел первый этап вывода соединений и частей из Кандагара, Лашкаргаха и населенных пунктов, расположенных вдоль трассы Кандагар-Шинданд, из крупных частей были выведены 70-я отдельная мотострелковая бригада,22-я отдельная бригада специального назначения,12-й мотострелковый полк 5-й мотострелковой дивизии и множество мелких частей и подразделений. Вывод их прошел достаточно спокойно и организованно, в основном в это время «духи» дрались друг с другом, деля сферы влияния. Правда, обстреливали и наши войска, в частности,4-ю роту, стоявшую в северной части Герата недалеко от штаба (21-го?) армейского корпуса афганской армии. Правда, тогда обошлось без потерь. Подразделение наше было во время той операции очень малочисленным из-за хронического некомплекта бронетанковой техники в батальоне. На эти «боевые» вышла хоть и вся его наличная техника в количестве 10–15 БМП-2Д, но, учитывая, что по штату их значилось около 50… В 4-й роте, вышедшей на «боевые», их было на тот момент аж целых 3 штуки, в которые удалось посадить около двадцати человек личного состава. На блоке в Герате мы простояли несколько дней, обстрелов выходящих из Афганистана колонн не допустили и только этот единственный инцидент, да ещё приезд на блок писателя Александра Проханова, немного скрасили наш убогий досуг.

    А потом мы вернулись обратно в Шинданд и обнаружили, что выводившиеся из Кандагара, Лашкаргаха, Фарахруда войска оставили нам все свои наличные БМП. Ведь накануне рейда в полку уже решался вопрос о передаче нам из состава 1-го батальона, совсем не богатого техникой, «цельных» трех БМП, чтобы хоть как-то «поддержать штаны» нашего 2-го батальона. Накануне мы даже отремонтировали упавшую в 1986 году с моста 545-ю БМП, чтобы в роте было хотя бы ЧЕТЫРЕ машины. Впрочем, её так и не удалось довести до ума: она постоянно грелась, и её радиатор все время приходилось поливать водой, стабилизатор вооружения водил пушку по вертикали вверх и вниз и на ней все время что-нибудь ломалось. Её бы в капитальный ремонт, но, как говорится, мы были рады и этому, так как в моем взводе на тот момент это была единственная машина. А при отсутствии техники несчастный взвод обычно оставлялся в Шинданде и по полной программе вкушал все прелести гарнизонной жизни с почти непрерывными тогда построениями, перемежающимися частыми строевыми смотрами и продолжающимися зачастую по нескольку суток нарядами.

    Дело в том, что 371-м полком в то время командовал полковник Дьяков Сергей Федорович, который очень любил держать имеющиеся в пункте постоянной дислокации (ППД) подразделения на плацу, иногда даже снимая свое руководство частью на видеокамеру. В полку на тот момент постоянно дислоцировались: 2-й мсб, танковая рота, артиллерийская батарея и отдельные полковые подразделения обеспечения и поддержки. Остальные, причем в-основном боевые подразделения, составляющие чуть ли не две трети численности полка, стояли на заставах вокруг Шинданда на трех поясах безопасности.

    Поэтому чуть ли не главным нашим развлечением при нахождении в расположении была подготовка к очередному строевому смотру, то есть выпиливание и покрытие лаком бирок 3 на 5 сантиметра, проверять которые на флягах, противогазах и ОЗК наш полковник имел особую склонность. Впрочем, то же самое творилось и в 101-м полку, ведь он, как и наш полк в Шинданде, для Герата тоже был «придворным», и дивизионное, а также армейское начальство, видимо, из-за небогатой фантазии, производило аналогичные инспекции и там. По орб (отдельный разведывательный батальон — прим. ред.) мне написали следующее: «…по поводу маразма с бирками, иголками и даже расческами у абсолютно наголо бритых — это было по всей дивизии, и, как я помню из внутренних обсуждений, было связано с новым комдивом и его замом (как зовут, не помню зама, а „погоняло“ было „Трассер“). У нас в батальоне даже устраивали полную эвакуацию по тревоге на ДУЦ (дивизионный учебный центр — прим. ред.)и только в последний момент отменили эвакуацию продовольственного склада!!!»

    Трассера я вообще не запомнил, но про него недавно написал Дмитрий Маслак, служивший с октября 1987 по февраль 1989 в батарее артиллерийской разведки шиндандского артполка. Как он пишет: «Трассер» была кличка начальника штаба дивизии за его рыжую шевелюру и привычку без шлемофона раскатывать на броне мчащегося БТРа. Так и говорили: «Вон, трассер полетел».

    Дивизионная "парадомания" даже была воспета в песнях наших дивизионных бардов из минометной батареи 3-гомсб (?)12-го полка Сергея Зыкова и Валерия Зубарева, так же как случавшиеся иногда прибытия в наши полки для получения наград «сынков» московского генералитета. Один представитель этой славной когорты будущих генералов во время своего «командования» ротой практически непрерывно находился в отпуске либо «зависал» в госпиталях, медсанбате или многочисленных базах хранения. Кстати, про его похождения в период, предшествовавший назначению в наш полк, довольно подробно рассказал И. Черняк, корреспондент «Комсомольской правды» в своей статье «Двое на одной войне».

    Но в основной своей массе в батальоне офицеры и прапорщики были действительно трудягами, не жалевшими ни времени, ни сил на обучение подчиненных, слаживание подразделений и проведение занятий с личным составом. Ведь недаром А. В. Суворов говорил: «Тяжело в учении — легко в бою!» — и основная масса командного состава, от командира взвода до командира батальона, в своей повседневной деятельности руководствовалась именно этим принципом. У меня сохранились лишь две записи по проведению занятий с подразделениями во время их подготовки к рейдам. Так, за два дня до начала боевых действий на иранской границе у нас в роте 8 июня 1988 года на ДУЦ было проведено занятие по огневой подготовке, в ходе которого были выполнены УКС-1 из БМП-2Д с офицерами, прапорщиками, наводчиками — операторами и командирами отделений». С остальным личным составом тогда же были проведены стрельбы из стрелкового оружия с отработкой нормативов 1, 12, 13, 15, а ещё по посадке и высадке из БМП. При подготовке к другому рейду с 17 октября 1988 года были проведены тренировки по огневой, тактической подготовке, начиная с одиночных действий солдата в бою, отработки действий в составе отделения и взвода, и заканчивая боевыми стрельбами личного состава на войсковом стрельбище. Были проведены тренировки наводчиков-операторов в боевых пусках ПТУР (противотанковая управляемая ракета — прим. ред.), экипажей БМП в вождении техники и произведена пристрелка вооружения. Окончательным итогом подготовки октябрьского рейда были ротные тактические учения с боевой стрельбой, в которых поочередно участвовали все три роты батальона и минометная батарея. На РТУ, в том числе, были отработаны действия личного состава в пешем порядке за техникой вслед за огневым валом, производимым огнем нашей минометной батареи. А вообще, в батальоне при нахождении в ППД боевая подготовка проводилась постоянно, особенно она активизировалась перед выходом на «боевые».

    К нашей неописуемой радости, вскоре нашего командира полка отправили на повышение — он стал заместителем командира 5-й дивизии, а его место занял бывший заместитель, подполковник Владимир Ликонцев, часто ходивший с нами на «боевые» и пользовавшийся в полку большим авторитетом. Он сразу сократил активность любящих "парадоманию" местных начальников. Хотя все остальные многочисленные высокопоставленные проверяющие, прилетающие в Шинданд, обязательно притаскивались в наш «придворный» полк и парили нам мозги, если батальон, к его несчастью, оказывался на месте. Все они были убеждены, что мы даже во снах мечтаем, чтобы очередной генерал или даже адмирал прилетел к нам и наконец-то сообщил, как нам выводиться в Союз. Хотя, как начинать боевые действия, вести их и выходить из боя, мы знали прекрасно и без облеченных большими звездами чиновников из ГлавПУра, этому нас всех долго и планомерно учили всю нашу предыдущую службу. Гораздо больше военнослужащих в тот момент интересовало, что делать с выданными нам накануне в огромных количествах «красными» чеками Внешпосылторга, для чего всех офицеров и прапорщиков заставили закрыть свои банковские счета. На это мы получили исчерпывающий и удовлетворивший всех нас тогда ответ с похлопыванием ладонью адмиральской груди и обещанием бросить свою честь морского волка собакам на поругание, если он нас вводит в заблуждение. Чем это все закончилось, я опишу позднее.

    Таким образом, любой выход на «боевые» для нас всегда был настоящим праздником и слава Богу, что эти мероприятия проводились почти постоянно: то это были какие-то мелкие засады, то поиски в зонах действия «духов», то обеспечение проводок колонн и отдельных машин. Однажды я двое суток сопровождал на двух БМП прилетевшего с инспекцией аэродрома генерала (кажется, это был генерал-майор Профантилов) и встретил на заставе своего бывшего однокашника, до Афганистана служившего в единственном в стране кавалерийском эскадроне в Оше. В этом сопровождении главным маразмом было то, что генералу дали для инспекции застав более комфортабельный и быстроходный БТР-80, и он, отрываясь по бетонке от наших гусеничных машин со скоростью около 100 километров в час, заставлял заниматься не столько его сопровождением, сколько поиском. Ещё мы частенько вылетали в составе досмотрового взвода на осмотр караванов и, опять-таки, для сопровождения колонн.

    У меня сохранился список, конечно, неполный, мероприятий, в которых я участвовал за время пребывания в полку. С 14.04.88 по 20.05.88 находился в полковой разведывательной роте. Мы обеспечивали прохождение колонн, а также проводили засады, разминирования и поиски в окрестностях Карвангаха, Дехтуда, Чары, Диларама, в провинциях Герат, Фарах, Нимруз и Гильменд. С 25.05.88 по 10.06.88 уже в составе 2-гомсб проходила подготовка к боевым действиям на иранской границе и одновременно восстанавливалась БМП номер 545. С 11.06.88 по 18.06.88 мы участвовали в боевых действиях на «иранке» и оказывали помощь в выводе оттуда афганских малишей. С 20.06.88 по 16.07.88: находился на сборах молодого пополнения, прибывшего в полк. С 08.08.88 по 16.08.88 мы вели боевые действия в районе Герата. С 20.08.88 по 10.09.88 проводили засады, сопровождения, действовали в составе досмотрового взвода, потом был рейд на «Зер-Кух»в окрестностях города Шинданда. Позже мы ходили в рейд в район города Адраскана, а с 22.09.88 по 6.10.88 я сдавал многострадальную 545-юв капитальный ремонт в Торагунди. С 20.10.88 по 30.10.88 мы участвовали в боевых действиях в Гильменде, потом до 06.11.88 я лежал в медсанбате с простреленной рукой, а с 06.11.88 по 30.11.88 мы готовились к рейду в Кандагар, попутно таща караулы и наряды, а ушли в Кандагар лишь 05.12.88. Вернулись оттуда 22.12.88. Потом нам долго компостировали мозги в связи с выводом. В частности, минимум две недели ВЕСЬ батальон был озабочен тем, что свозил из окрестностей сгоревшие автомобили и обкладывал ими модуля накануне передачи «зеленым». Для нас так и осталось непостижимой загадкой, зачем мы это делали, так как защита от них модулям была никакая. А 25.01.89 мы, наконец то, навсегда оставили свой ППД и выехали в Герат…

    Кроме игры офицеров в преферанс в офицерском модуле, большим развлечением для всего личного состава полка было наблюдение за похождениями нашей местной звезды — макаки Степашки, привезенной по одним данным летчиками из-под Джелалабада, а по другим — из Лашкаргаха, из бригады спецназа. Вначале он жил на аэродроме, а потом кочевал по полкам и батальонам из-за довольно вредного характера и повышенной кусачести. Ввиду отсутствия представителей этого вида фауны в наших краях, Степашка в качестве объектов реализации своего безудержного темперамента избрал местных кошек, которых он пользовал с большой охотой, выдумкой и упорством. Причем, не делая разницы между полом и возрастом несчастных Мурок и Мурзиков (по воспоминаниям некоторых очевидцев данных событий, Мурзиков он все же иногда отфильтровывал), совсем не испытывающих вдохновения от перспективы оказаться в цепких лапах любвеобильной макаки. Было ощущение, что сидение в засадах на крышах модулей и неутомимое преследование очередной жертвы составляло смысл всего существования этой мелкой обезьянки, или, как их называют афганцы —май-муна. Но вскоре наши бесплатные представления закончились, и причиной тому стала глупая смерть «шоу-муна», когда он, подгоняемый дурными гормонами во время погони за очередной жертвой, прыгая с крыши на крышу модулей, зацепился поводком за гвоздь. Вероятно, он от сильного рывка сломал себе шею, а потом задохнулся в ошейнике. Бездыханное тело макаки обнаружили наутро.

    Какое-товремя развлечение офицерам батальона доставлял кот, повадившийся по трубам коммуникаций пробираться в определенную комнату и гадить на кровать заместителя командира 4-й роты Андрея Бородина. Не знаю, за что он так невзлюбил этого, в общем то, добродушного человека. Похождения кота продолжались много дней и достаточно было вместе с Андреем прийти в кубрик, как представление, сопровождающееся криками, щедро сдобренными ненормативной лексикой, тут же начиналось и продолжалось довольно длительное время, вызывая у остальных обитателей модуля гомерический хохот. Наконец, в один счастливый для нашего зама день, преступник был пойман на месте преступления и безжалостно прикончен. Труп преступного кота был брошен в полковой туалет типа «сортир».

    Ещё одним развлечением, очень типичным для всей нашей страны в то время, стало посещение офицерами, прапорщиками, сержантами и солдатами полкового магазина, или, как его называли на афганский манер, "дукана". Когда я только приехал в полк, то обнаружил, что кроме консервов со сгущенкой и крабами да китайских пуховиков, остальные магазинные полки были девственно чисты. Небольшое оживление торговли было лишь однажды осенью, когда в течение месяца торговали хоть какими-то товарами, а в основном магазин все время пустовал. Поэтому, желая хоть что-то привезти себе домой, солдаты и офицеры ходили в афганские дуканы. Не для всех подобные мероприятия закончились успешно, и однажды «духами» были пойманы и обезглавлены двое солдат из нашей минометной батареи.

    В горе и радости, а также на праздники обычно использовалась «фанта-шурави», говоря проще, обыкновенная брага, которая делалась обычно прямо в подразделениях, лишь однажды в военторг завезли огуречный лосьон, и тогда в полку был великий ажиотаж. Естественно, весь лосьон был немедленно скуплен и моментально выпит. Дефицит алкоголя в Афганистане был повсеместный, так как в военторге им не торговали, и он не мог быть покрыт за счет отпускников и сменщиков — тем через границу было разрешено провозить только по десять пол литровых бутылок пива. В случае срочной необходимости выпить что-то по горячее «фанты», все страждущие были вынуждены посещать наш отдельный противотанковый дивизион и по 25 чеков за бутылку покупать у вольнонаемных служащих Советской армии самогон, частенько сдобренный ацетоном. В афганских дуканах иногда брали водку «Столичная» пакистанского разлива, обходившуюся в 50 чеков за пол-литра, а также местный коньяк, кажется, он назывался «Нептун». Иногда добывали у знакомых дуканщиков самодельную кишмишовку.

    В отличие от алкоголя, недостатка в марихуане — афганцы её называют «чарс» — не было совсем, она была везде, правда, не все из наших военнослужащих её употребляли, хотя пробовал курить, наверное, каждый. Дело в том, что афганцы его используют просто в невероятных количествах, даже добавляют в пищу и почти всегда имеют с собой в карманах. Часто, захватив пленного, можно было не найти при нем ничего, кроме какого-нибудь мусора (именно так — «кучка мусора» — я однажды написал в протоколе изъятия вещей очередного из них), но "чарс" присутствовал в карманах обязательно. Насчет героина и опия я сказать ничего не могу. Их было очень много в провинциях, где действовал батальон, но у нас в батальоне его не употреблял никто.

    Государство накануне вывода подкинуло нам ещё одно развлечение: думать, что делать с накопленными за время службы деньгами, вернее, «чеками», которыми нам платили денежное довольствие (офицерам и прапорщикам от 250 до 400 «чеков», солдатам и сержантам — от 20 до 50). Дело в том, что в Союзе в это время началась большая компания за прекращение хождения «второй валюты», как в средствах массовой информации назвали «чеки» Внешпосылторга, и все купленные властью «прогрессивные силы» страны в один голос требовали закрытия магазинов «Березка», где на них торговали. При этом все почему-то сразу забыли, что наше государство само придумало эти расчетные знаки, чтобы не платить работающим и служащим за пределами нашей страны валюту, которая шла в доход государства, а государство вместо них выдавало «чеки» и «боны». Поэтому к нашему прибытию в СССР эти фантики были уже никому не нужны, всех военнослужащих, как я уже писал, ещё раньше вынудили закрыть банковские книжки, где они хранились, а выданные ещё в РА на руки по ним «чеки» на Кушке просто поменяли на рубли в соотношении 1 к 1. А вообще то, тема этой грандиозной аферы, в которую было вовлечено, я думаю, все высшее руководство страны (а в «кидалове» выводящихся из Афганистана войск участвовали как высшие чины МО СССР, так и Туркестанского военного округа) — тема отдельного разговора, желательно с привлечением тысчонки — другой прокуроров. Если, конечно, ещё не истек срок давности.

    Главное, что в результате этой финансовой операции государства у всех, находящихся в 1988—1989 гг. в Афганистане была достаточно серьезная головная боль: где купить подарки своим близким, как подготовиться к увольнению в запас и что привезти в страну тотального дефицита. Наверное, не один десяток людей по всей стране расстался с жизнью в результате «мудрой и продуманной» политики по обеспечению войск товарами, пытаясь тайком либо ночью посетить афганские дуканы. Ведь высокие местные и заезжие чины всем нам сообщили, что товары на территорию Афганистана завозиться не будут, а будут отправлены на Кушку, где после вывода войск нас всех обязательно отоварят. Естественно, что в глубине души им мало кто верил, но что было делать?! А главный аспект этой проблемы заключался, как впоследствии выяснилось, в том, что на «чеки» в «Березках» можно было купить либо телевизор Panasonic G40, либо видеомагнитофон той же модели за 1400 рублей каждый. После этой операции видеомагнитофон можно было тут же поменять на одно — двухгодовалый «ВАЗ», так как по стране уже вовсю открывались видеосалоны, где этот аппарат был дефицитом. А одно-двух годовалый автомобиль, купленный за 3–4 тысячи советских рублей в Туркмениии или обменяный на «видик», можно было в России тут же поменять на квартиру. Поэтому высоким начальникам со своими приближенными было глубоко наплевать на выходящие из Афганистана войска, они были заняты личным обогащением, толкая втридорога аппаратуру, купленную на чеки, обменянные у выводящихся из РА военнослужащих. Да и не в принципах нашего государства было давать своим воинам хорошо жить, отдавая все обещанные им ранее долги и создавая человеческие условия для существования…

    Ведь для нас так и осталось непостижимой загадкой, почему в Афганистан нельзя было завезти в достаточных количествах хотя бы лимонад или минеральную воду в полуторалитровых полистирольных бутылках, которой в Туркмении было буквально навалом после открытия там соответствующего завода. Ведь наши военнослужащие даже во время нахождения в пунктах постоянной дислокации постоянно хлебали хлорированную воду либо покупали минералку «Боржоми» и лимонад втридорога в афганских магазинах, где иногда подсовывали и отраву. Интересно было то, что в момент завоза товаров в военторг курс обмена «чеков» среди афганцев резко возрастал, и минералку советского производства можно было видеть в свободной продаже только у них! Недаром, похоже, говорится: «кому война, а кому мать родна»! На моей памяти был единственный случай, когда мне в полку досталась по распределению упаковка из 24-х0, 33-литровых банок датского лимонада«Si-si», купив которую, я взял её на «боевые», а, выпив все банки, мы с экипажем вновь перешли на хлорированную воду. Солдатам не светило урвать даже этого напитка, так же как и югославского лимонада «Popi», который иногда «выбрасывали» на прилавки нашего дукана.

    Хлорированная же вода нами потреблялась в просто невероятных количествах: водяную цистерну в 400 литров экипаж из 4–5 человек летом выпивал обычно за 3 дня. Ведь жара, особенно на «иранке» и в Кандагаре, была просто невыносимая, до 70 градусов на солнце (а где ты её на блоке найдешь, тень-то?), БМП при этом раскалялась так, что на её броне можно было жарить яйца и греть воду. Много пили ещё и из-затого, что в 1988 году вновь изменилось мнение советских медиков по проблеме потреблению воды: «…в воде себя в жару ограничивать вредно, особенно если в этом нет необходимости». Поэтому пили мы постоянно, конечно, кроме случаев действий в пешем порядке, когда воды, кроме как во флягах, просто не было по нескольку суток. А среднестатистический портрет военнослужащего нашего батальона того времени можно было вывести следующий: худой до предела, загорелый до черноты субъект с отвисающим из-за непрерывного потребления воды животом. Мы не узнавали возвращающихся из отпуска товарищей — так они отъедались за месяц-два потребления домашних харчей.

    С женщинами у нас проблем тоже не было, у нас в полку их было семь, и все они, за исключением двух официанток из офицерской столовой и библиотекарши, были уже «закреплены» за полковым начальством. Официантки были женщинами независимыми, свободными и, в общем то, жили с теми, с кем хотели. Главной проблемой для нас было найти время для общения с ними, а так же другими представительницами лучшей половины человечества из многочисленных частей и учреждений Шинданда, так как, возвращаясь из очередного рейда, мы после непродолжительных сборов, чередующихся нарядами и строевыми смотрами, вновь выходили на очередные «боевые».

    Отношения между военнослужащими складывались по-разномув различных частях и подразделениях. В полку солдаты офицеров называли шакалами за непрерывные попытки хоть что-то урвать в военторге, отношения между ними строились так, как обычно строятся взаимоотношения между начальниками и подчиненными. Между собой солдаты и сержанты обычно также выстраивали типичные для этой среды отношения, хотя на примере нашего батальона могу сказать, что махровой дедовщины у нас не было. После нескольких «боевых», где я увидел, как пашут старослужащие и за себя, и «за того парня», то есть, за так называемых «чижиков», к которым относили всех вновь прибывших, независимо от возраста и воинского звания, я сквозь пальцы стал смотреть на их «подай-принеси-постирай-погладь» в ППД. Увольняемых, особенно в разведке, практически было невозможно заставить что-то делать своими руками, да мы и не сильно к этому стремились, ведь сломав традицию наставничества, мы получили бы ораву бестолковых молодых солдат, по первой команде неопытного командира бросающихся под огонь и на минные поля. А так «чижи» на боевых правом голоса не обладали, сидели молча, готовили еду, снаряжали боеприпасами вооружение и технику, рыли окопы, смотря, что и как при этом делают старослужащие. Или делали то, что им приказывают, а по мере освоения специальности становились «шарунами», начиная вначале по-немногу, а затем по полной программе привлекаться к участию в «боевых». Непригодные списывались в вечные наряды по роте, от них открещивались и всячески третировали, поэтому вскоре они оказывались в лечебных учреждениях и других «небоевых» подразделениях. А кому будет нравиться живущий рядом с тобой субъект, который не ходит на «боевые» из-за каких-то не понятных «личных качеств», а ты из-за этого должен нести дополнительную нагрузку?

    Зато, когда было необходимо что-то сделать на вооружении или технике, тут альтернативы старослужащим не было. В ГСВГ я тоже служил на БМП-2 и знал, какая это сложная техника. В полку в Перлеберге был только один выпускник Киевского танкового инженерного училища, который ремонтировал блоки её наведения на интегральных микросхемах, зачастую даже не нарисованных на электронных схемах (нарисован был вход и выход, а вместо микросхемы — пробел). Когда уже здесь, в Шинданде, возникла необходимость восстановления упавшей за два года до того с моста БМП, командир 4-й роты старший лейтенант Толстов по советовал мне, только что прибывшему в роту, привлечь для ремонта своих наводчиков-операторов рядовых Никитина и Субботина. Зная объем работ, я спланировал, что на ремонт вооружения уйдет до трех суток непрерывной работы, так как в башне не работало ничего и она вообще была сорвана с направляющих. Можете представить мое удивление и восхищение этими парнями-работягами, когда к вечеру они доложили, что БМП заводится и стреляет. И не их вина, что большую часть запчастей на ней поменяли на полуубитые за те два года, что она стояла неисправной в учебном классе.

    В полку взаимоотношения строились в зависимости от того, в каких подразделениях служили люди. Самые уважаемые служили в разведке и других боевых подразделениях. Корпоративная солидарность была, в общем то, крепкой и батальонных «молодых» не позволяли обижать чужим дембелям. Оружие при этом каждый чистил сам, и никого нельзя было заставить чистить чужой автомат. Как-то я поставил задачу солдату почистить пулемет военнослужащего, находящегося в наряде по столовой. Посовещавшись со старослужащими, он пришел ко мне и прямо сказал, что чистить пулемет не будет, так как это обязанность его хозяина, и вообще, поставленная мною задача «противоречит традициям».

    Впоследствии я понял, почему так было принято: например, какой-то не в меру ретивый дембель заставил чистить свой автомат «молодого». Что могло помешать обиженному солдату устроить в автомат какую-ни будь неисправность? Например, вынуть фиксатор ударника из затвора или пружину на выбрасывателе. В бою человек с таким оружием, если и останется в живых, то навлечет на себя постоянные насмешки и презрение со стороны товарищей, как солдат, не умеющий управляться со своим автоматом. Кому он будет предъявлять при этом свои претензии?  То-то!

    Вообще, солдаты и сержанты в Афганистане, особенно старослужащие в боевых подразделениях, разительно отличались от тех, кто проходил службу в других регионах страны и Группах войск. Часто ни по внешнему виду, ни по поведению было невозможно понять, с кем ты разговариваешь — с офицером, прапорщиком или с сержантом-рядовым. Разительное отличие всех категорий личного состава состояло в том, что они ДУМАЛИ, как выполнить поставленную задачу, и в этот процесс включалось множество факторов, характерных для каждого индивидума. Одни выполняли задачу, опираясь на знания, другие на опыт, третьи на интуицию, и только успех при выполнении задачи впоследствии влиял на то, что подчиненные впоследствии, НЕ ЗАДУМЫВАЯСЬ, выполняли приказы уважаемого ими командира, за которым они были готовы идти и в огонь, и в воду. Часто солдат или сержант просто направлял неопытного офицера - прапорщика к постановке правильной задачи, не допуская, таким образом, лишних потерь и вообще неудач при выполнении приказа. Если командир в таком случае начинал показывать спесь и свое командирское «Я», сержант мог просто отказаться выполнять заведомо неправильную задачу, доложив вышестоящему командиру, что нижестоящий начальник пытается нарушить его приказ. В таких случаях замком взвод мог сказать своему командиру взвода: «Если Вы считаете, что задачу надо выполнять так, то выполняйте её один, а людьми я вам рисковать не позволю! Я считаю, что выполнение вашего приказа приведет к неоправданным потерям, кроме того, ваш приказ противоречит задаче, поставленной взводу командиром роты!» И я не помню, чтобы тот же командир роты поддержал взводного из офицерской солидарности. К стати, наш командир батальона капитан Гущин относился именно к такой категории уважаемых офицеров, и в батальоне подобных командиров было довольно много.

    Рукоприкладство имело место между всеми категориями военнослужащих, но оно не носило характера одного лишь унижения. Били обычно за конкретные нарушения, когда солдат, несмотря на неоднократные предупреждения, творил что-то не потребное или опасное для подразделения, например, засыпал на посту. Часто приходилось видеть такую картину: командир лупит заснувшего солдата, при этом автомат часового упирается ему в живот. Но никто и никогда у нас не нажал при этом на спусковой крючок. А вот в 1-м батальоне такое было, сбежавшего от расправы за расстрел сослуживцев солдата потом вылавливал в горах наш развед взвод. Здесь я в основном говорю про свой батальон, так как не знаю наверняка, что творилось в других подразделениях и частях.

    Бывало, что у людей из-за постоянного напряжения и ежеминутной вероятности погибнуть или стать инвалидом, происходили странные изменения в психике. Однажды один прапорщик после конфликта со своим начальником бросил в его комнату ручную гранату, а потом долго не мог вспомнить, зачем он это сделал и из-за чего. Ещё был солдат, который открыл огонь по личному составу своей заставы, ранив двух человек. Я уже молчу, что взрывы в знаменитом полковом туалете типа «сортир» гремели с ужасающей регулярностью, так как отдельные военнослужащие, видимо из-за необратимых изменений в психике, а может быть из хулиганских побуждений, обвязывали нитками запалы гранат Ф-1, выдергивали чеку и бросали их в зловонную жижу. После перегнивания нитки, а это могло произойти и через несколько лет, происходил взрыв. Хорошо, что у нас при этом ни разу никто не пострадал. Впрочем, с ума в полку не сошел никто, а вот через год во время моей службы в Иолотани среди солдат-десантников 56-й бригады это происходило с пугающей регулярностью. Жара!

    Из командования полка огромным уважением пользовался, как я уже писал, сам командир полка и ещё замполит, подполковник Турлаков Александр Александрович.

Продолжение см. "Вывод советских войск через Кушку - окончание"